Media Library

Alexander Filyuta: Название программы нашего фестиваля – «там находится Европа». Вы родились в азербайджанской семье, выросли в исламской среде, живете и работаете по ту сторону Уральских гор, в Екатеринбурге, который географически больше не является частью Европы. Если бы вы могли учесть в своем ответе вашу личную и литературную биографию, где для вас находится Европа?

Egana Djabbarova: Вопрос действительно непростой, поскольку мое детство находилось на пересечении двух стран: Грузии и Азербайджана, а взросление прошло в России, вопрос культурной самоидентификации очень важен для меня и долгое время оставался острым. Мне думается, что Россия, конечно, крайне близка Европе в том плане, что здесь прижилась темная сторона модерности с её колониальностью власти и сознания. В России, как в бывшей империи, до сих пор сильна расиализация и национализация. При этом Урал сам по себе место неоднозначное – пространство ссылок, сюда везли крестьян со всей страны: из Белоруссии, Поволжья, Северного Кавказа и других регионов страны, что обусловило национальную неоднородность этого места, соединение христианской и мусульманской культур. Поэтому чисто географически да: Екатеринбург – точка пересечения Европы и Азии, с точки зрения моей личной истории это все же Европа: тут можно получить классическое филологическое образование с акцентом на западную академию, где зарубежная литература равна исключительно европейской и американской; в детстве я неоднократно наблюдала русские марши и движения скинхедов под окном школы, а «русским» школьным прозвищем стало оскорбление «чурка».

Alexander Filyuta: Согласно критику Евгении Риц, Вы, вслед за Эдвардом Саидом Вы ставите вопрос, является ли ориентализм искусственным конструктом, следствием колонизационной политики, или присущ современной культуре в её ненасильственном развитии. Каков же ответ?

Egana Djabbarova: Мне думается, что ориентализм, конечно, является следствием колониализма и колониальности сознания, хороший тому пример – классическая русская литература, где «Бэла» М. Ю. Лермонтова обязательно покорна, молчалива и пассивна, а «китаец» Марины Цветаевой желтый и уродливый. В то же время сейчас мы видим запрос на ориентализм в современном искусстве, «экзотическое» становится востребованным, что ведет к самоэкзотизации и эксплуатации «другого», а потому неизбежно продолжающее развитие ориентализма.

Alexander Filyuta<: В своей поэзии вы говорите о психологическом насилии и убийствах чести. Каковы основные характеристики исламской феминистской литературы, каков может быть ее мессидж, учитывая эти темы?

Egana Djabbarova: Здесь надо сказать, что не существует единого феминизма, а потому не существует однородной феминистской литературы, в мусульманском феминизме важно, что женщина отстаивает свои права, при этом не отказываясь от собственной религии. Как говорит египетская писательница и гендерная активистка Науаль эль Саадауи: «женщина становится настоящей мусульманкой только, если она добивается свободы и равенства как личность и как гражданка». Мне бы не хотелось говорить от лица всех женщин или мусульманок, мне кажется, что это неправильно, но я могу говорить от своего имени. С одной стороны, тема убийства чести может привести к ложному стереотипу и даже исламофобии, чего бы мне не хотелось. Я касаюсь этих тем не потому, что мне хочется экзотизировать собственную культуру и подать ее с точки зрения европейца. Я пишу об этом, потому что как женщина считаю важным солидаризироваться с другими, защищать тех, кто не может сделать этого сам, позволить им говорить, перестать молчать.