Media Library

Alexander Filyuta:: Вы страдаете биполярным расстройством и переживаете периоды гипомании, которым вы противопоставляете сравнительные комбинаторные алгоритмы, изобретенные вами и используемые для создания поэтических текстов. При этом вы пишете преимущественно на русском языке, но с помощью таких алгоритмов экспериментируете и с азербайджанским языком. Насколько хорошо это работает? Дало ли вам это возможность писать хорошие стихи на обоих языках?

Nicat Mammadov:: Должен сказать, что не изобретал никаких алгоритмов. Я принимаю антидепрессанты, антипсихотики и нормотимики – небезызвестный литий, который блокирует гипоманию. Именно в гипомании и написано большинство моих прежних текстов. Но сейчас предпочитая сохранять адекватность и имитируя гипоманию цифровым образом, я загружаю в простенький алгоритм фрагменты готовых текстов (новостные сводки, художественная проза, теория, философия) и перемешиваю слова в случайном порядке. И уже потом начинаю устанавливать порядок в этом хаосе. Принцип не нов – Берроуз, дадаисты и сюрреалисты, Лотреамон. Результат меня устраивает как на русском, так и азербайджанском: это один из способов реализовать то самое «бегство от личности», о котором писал Элиот.

Alexander Filyuta: Где Вы видите место современной азербайджанской поэзии в общеевропейском культурном контексте?

Nicat Mammadov: Оживление стало появляться только в конце 80-х – начале 90-х. Четыре поэта – Гамид Херисчи, Расим Гараджа, Мурад Кёхнегала, Азад Яшар – создали AYO (Azad Yazarlar Ocağı – Общество Независимых Писателей) и стали выпускать журнал Alatoran («Сумерки») с ориентацией на постмодернистскую литературу. Вокруг журнала собралась активная, протестная молодежь (Акшин, Алекпер Алиев, Гюнель Мёвлуд, Сеймур Байджан, Нармин Кямал), которой впоследствии пришлось эмигрировать. Стихи этих авторов были смелы и пассионарны (некоторых можно найти в сети в моем переводе на русский). Те, кто пришли после них, к сожалению, выбрали соглашательский стиль поведения и соглашательскую же поэтику. В целом – мы отстаем, не хватает переводов ключевых поэтических и теоретических текстов; мало перевести, надо ведь еще и осмыслить эти тексты. Нужны либо годы, либо интенсивность восприятия.

Alexander Filyuta: Существуют ли независимые каспийские литературные письменные традиции (как например «Ферганская поэтическая школа»). Есть ли другие примеры?

Nicat Mammadov: Несколько лет назад я пробовал составить антологию русскоязычной поэзии Азербайджана и выявил несколько имен, под которые можно было бы подвести знаменатель «Абшеронская школа», хотя сами авторы – Айдын Эфенди, Ибрагим Шукюров, Динара Каракмазли, Валех Салех, – даже не помышляли об этом. Их поэзия отличалась установкой на верлибр, открытостью мировой литературе и в то же время привязкой к топосу Абшерона. Можно предположить, что это был неявный поэтический аналог знаменитой Абшеронской школы живописи. Айдына Эфенди и Ибрагима Шукюрова давно нет в живых, а Динара Каракмазли и Валех Салех перестали писать.

Alexander Filyuta: Можно ли думать об азербайджанском или русском языке прежде всего как о языке-посреднике, языке-оболочке, на котором можно создавать литературу независимо от «нормативных», «канонических» традиций соответствующих культур? (пример: Ферганская поэтическая школа)